85 лет назад, 23 августа 1939 года, появился документ, в очередной раз изменивший судьбу Восточной Европы. Речь идет о советско-германском договоре о ненападении, также известном как пакт Молотова-Риббентропа. Договор поспособствовал исчезновению с политической карты нескольких европейских государств – Польши и стран Балтии – и послужил поводом для многочисленных политических спекуляций.
«Карта мира верстается заново, челядь пышный готовит банкет. Риббентроп преподносит Улановой хризантем необъятный букет» – пелось в бардовской песне Александра Городницкого о лете 1939 года. Хотя Риббентроп лично и не преподносил букет, а передал через помощника, и не хризантемы, а розы. Что еще переврано о тех днях? Кем и почему? Пытаются разобраться доцент Брестского государственного университета А.С. Пушкина, кандидат исторических наук Андрей БОДАК, директор Брестского областного лицея имени П.М. Машерова Геннадий ИВАНЧИН, директор Брестского областного института развития образования, кандидат исторических наук Анатолий МОЩУК.
Игорь ГЕТМАН:
– Насколько пакт уникален? Были ли подобные документы в истории? Это обычное явление в политике или уникальный верх цинизма?
Геннадий ИВАНЧИН:
– «Верх цинизма» – это заидеологизированный подход. Если говорить о формате международных отношений – то, что произошло 23 августа 1939 года, абсолютно неуникальное явление, а вполне приемлемый формат международных отношений.
Верхом цинизма можно считать попытки использовать этот документ в очернении политики Советского Союза и его руководства. Историки и политологи должны в комплексе исследовать ту или иную проблему, не выпячивая или замалчивая те или иные эпизоды в отрыве от контекста.
Анатолий МОЩУК:
– Этот документ – предсказуемый элемент краха версальской системы миропорядка. В чехарде различных международных договоров, заключаемых европейскими странами, перед Советским Союзом нависла угроза остаться в одиночестве. Поэтому ничего удивительного нет в желании сблизиться с мощным игроком на европейском континенте. В сложившихся условиях нагнетания ситуации иного варианта не было.
Андрей БОДАК:
– Секретные протоколы – тень многих межгосударственных документов. Их старательно маскируют, а в данной ситуации они просто попались на глаза. Тридцатые годы – это просто эпидемия подобных договоров, все просто помешались на коллективной безопасности. Иногда бессистемной, представляющей двухсторонние междусобойчики, часто утопистской.
Давайте представим себе сложившуюся ситуацию. Гитлер к тому времени слопал Судеты, затем Чехию, закусил Мемелем. У Советского Союза начинается подгорание в Маньчжурии, на реке Халхин-Гол. Причем это подгорание достаточно мощное. С большим напрягом выдавили за полгода до этого японцев из Приморья, с озера Хасан. Эти победы были представлены как огромный триумф, но специалисты понимали, что по факту огромная группировка возилась в общем-то с копеечной операцией и при этом понесла приличные потери.
Это и позволило в Кремле сделать вывод, что к большой войне Красная Армия еще не готова. И на этом фоне, делегация Великобритании и Франции приезжает вроде что-то подписывать. Приехали, надули щеки, посмотрели «Лебединое озеро». И вдруг оказалось, что никаких полномочий делегация не имеет. А Сталин не хочет в сложившейся обстановке остаться в одиночестве, он хоть с марсианами готов пойти на союз. По сути, англичане и французы подвигли его к союзу с Германией и его же в нем обвинили.
Анатолий МОЩУК:
– Западные демократии еще со времен Веймарской республики лелеяли мечту развернуть устремления Германии на восток.
Андрей БОДАК:
– В принципе желания западных демократий и Германии совпадали. Есть одна интересная деталь, касающаяся пиара в международных отношениях. Густав Штреземан, умнейший министр иностранных дел, уговорил правительство раскошелиться на международную пропаганду, хотя веймарская Германия была далеко не зажиточной. Но германское правительство стало покупать целые полосы в самых читаемых газетах Запада. Причем на регулярной основе. Там шла информация внешне нейтральная. О каком-нибудь экзотическом водопаде или малоизученном людоедском племени. И как бы невзначай среди этой информации – небольшая статья о том, что фирма «Байер» освоила выпуск более совершенного, просто прекрасного аспирина. А рядом – статья о горячо любимой немцами соседке Польше, которая не может справиться со вспышкой дизентерии. Такими маленькими штришками Германия формировала положительный образ самой себя и отрицательный, как несостоявшихся государств, Польши и Чехословакии. Своих будущих жертв.
Игорь ГЕТМАН:
– Действительно ли пакт развязал войну, как утверждают знатные советологи?
Андрей БОДАК:
– В каждой истории есть цепь событий. В рассматриваемой цепи советско-германский договор – отнюдь не первое звено. Первым был Мюнхенский сговор, отдавший на съедение фюреру Чехословакию. Но на Западе предпочитают этот факт не замечать. Так удобнее.
Геннадий ИВАНЧИН:
– Не было бы пакта – было бы что-то другое. Нашелся бы другой повод к войне. Просто существование советско-германских договоренностей удобно для использования в современной западной пропаганде или в пропаганде российских либералов типа Николая Сванидзе и Марка Солонина. Причем у обоих жесткая логика, с которой неподготовленному человеку очень сложно спорить. Повторюсь: пакт очень удобен для манипуляций и эти манипуляции производятся.
Анатолий МОЩУК:
– Хочу поддержать мнение коллег. Пакт – это всего лишь малозначимое звено в цепочке причинно-следственных связей, которые привели ко Второй мировой войне. Договор имел довольно узкое применение, касался нескольких стран Восточной Европы. И все.
Игорь ГЕТМАН:
– Польшу часто принято выставлять невинной жертвой советско-германских интриг. Но была ли межвоенная Польша столь прекрасной страной, по крайней мере по отношению к собственным национальным меньшинствам?
Анатолий МОЩУК:
– Когда мы говорим о национальных меньшинствах в довоенной Польше, то акцентируем зачастую внимание на белорусском меньшинстве. А между тем часто забываем, что в отношении евреев, украинцев, немцев велась та же политика жесткого колониального притеснения. А это, на секундочку, около сорока процентов населения страны.
Андрей БОДАК:
– Существовала реальная дискриминация по национальному признаку. Пресекалась возможность карьерного роста даже среди лояльной части населения. Условно говоря, часть молодежи мечтала о военной карьере, ее вполне устраивала конфедератка и о буденовке они не мечтали. Но даже эта лоялистская часть населения отталкивалась по причине непольского происхождения. Вообще народы, создавшие государства после Первой мировой войны, отличались лютой свирепостью к другим народам, попавшим в границы их государств.
Геннадий ИВАНЧИН:
– Национальная политика государств того периода не измерялась категориями прав человека и защиты национальных меньшинств, а совсем наоборот. Большинство стран – чехи в отношении немцев, поляки в отношении немцев, украинцев, белорусов проводили жесткую национальную политику, направленную на ассимиляцию этнических меньшинств.
Игорь ГЕТМАН:
– Что произошло в Бресте 23 сентября 1939 года? Как характеризовать совместное прохождение советских и немецких войск? Парад это или не парад? Как относиться к событию: стыдиться, замалчивать, воспринимать спокойно?
Анатолий МОЩУК:
– Произошла передача города от одной администрации другой. Ни о каком параде речи идти не может.
Андрей БОДАК:
– В таких вещах терминологическая точность предопределяет отношение к событию. Если парада не было, а была передача власти – то речь идет о рутинной административной процедуре.
Геннадий ИВАНЧИН:
– То, что произошло в Бресте 23 сентября 1939 года, нужно называть так, как называли свидетели и участники событий, – передача города. Кадры сохранившейся хроники не передают триумф или осознание величественности момента. Комбриг Кривошеин во время этого парада отнюдь не излучает радость и удовольствие от того, что стоит рядом с Гудерианом.
Анатолий МОЩУК:
– Стоя на возвышении у здания, известного сегодня как здание Брестского облисполкома, и Кривошеин, и Гудериан прекрасно понимали, что никакие они не союзники.
Игорь ГЕТМАН:
– Пакт и Прибалтика. Использование темы в идеологическом противостоянии – от «Балтийского пути» до наших дней.
Андрей БОДАК:
– Свою роль в идеологическом противостоянии в период распада Советского Союза тема пакта была заметна. Прибалтийские политики на этой теме сыграли довольно грамотно, указывая на «аморальность» событий с их точки зрения. Противоположная сторона возражала: если вы ведете разговор о совести, то это подразумевает, что выйти из Союза вы должны такими как вошли – без промышленности и территориальных приобретений.
Но вышли все-таки с хорошим наследством. Однако его не сохранили. По сути, история повторилась. В начале двадцатого века та же Латвия также вошла в независимость с построенным царизмом «Руссобалтом», вагоностроительным заводом, прочими предприятиями, шпротами и бальзамом. К сороковому году остались шпроты и бальзам. Из состава Советского Союза Латвия вышла тоже с хорошим приданым. В результате осталась с теми же шпротами и бальзамом.
Территориальный вопрос – деликатный, но все равно вопрос. Будьте последовательны: если вы в Литве не воспринимаете, не признаете пакт, то отдайте Клайпеду и Виленский край. Живите в Каунасе и Паланге. Или откажитесь от двойных стандартов в оценке исторического события. Я отдаю себе отчет, что подобные изречения провокационны, но для историка это вполне приемлемые размышления.
Геннадий ИВАНЧИН:
– В современной Прибалтике однозначна трактовка обсуждаемого нами события. Они это трактуют как сговор СССР и Германии. Эта однозначность связана с современными идеологическими предпочтениями и современной ценностной ориентацией политических элит Прибалтики. Подчеркну, что это ценности не всего общества, а именно элит, которые пытаются дискредитировать советское наследие.
Игорь ГЕТМАН:
— Спасибо, уважаемые участники. Сегодняшняя беседа, надеюсь, будет интересна широкому кругу наших читателей, неравнодушных к прошлому.
Игорь ГЕТМАН
Фото Александра ШУЛЬГАЧА
Оставить комментарий