В Беларуси трагическую память о себе оставил концентрационный лагерь Озаричи. Его узница Софья Карпей, в малолетнем возрасте в буквальном смысле слова, пройдя через ад, сегодня остается одним из немногих очевидцев и свидетелей творившихся там зверств. К этому месту, открывшему миру подлинный жуткий бесчеловечный оскал фашизма, у нее особые личные счеты: здесь от голода и холода умер один из ее младших братьев – Семён.
Не забыть и не дать повториться
Родившаяся в далеком июне 1934 года Софья Сергеевна – из тех детей войны, кто встретил Великую Отечественную семилетней девчонкой, когда ее сверстники советского мирного времени шли в первый класс, впервые садясь за школьную парту. Сегодня эта женщина, несмотря на преклонный возраст, старается не терять связи с малодежью: пока позволяло здоровье выступала перед учащимися школ Пружанщины. И по сей день к ней обращаются с неизменным привычным вопросом – откликнется ли на очередное приглашение? А вспомнить и рассказать ей хватит за десятерых.
С героиней этого материала довелось познакомиться и близко пообщаться незадолго до открытия 20 марта прошлого года в Пружанах митинга-реквиема «Минувших лет святая память», посвященного всем заживо сожженным, расстрелянным, выгнанным из своих домов и погибшим от голода, холода, бомбежек и артобстрелов, угнанным и не вернувшимся из немецкого рабства… В числе прочих, редакционный диктофон записал и ее обращение к нынешним поколениям – уже состоявшимся и только начинающим взрослеть. На фоне монумента в виде догорающего пламени с крестом на вершине эти проникновенные слова, идущие от сердца и души, звучали своего рода напутствием потомкам:
– Как мама я знаю, что такое тревога за детей, родных и близких. Того, что пережито в моем далеком детстве, никогда не забыть. Этому ужасу нельзя дать повториться. Многие могли бы сейчас стоять вместе с нами в рядах скорбной памяти – но не всем была суждена такая участь. Теперь белорусы, как и когда-то до войны, растят хлеб, строят, поднимают на ноги тех, кто еще по-настоящему и не начал жить, – и благодаря эстафете поколений вновь разрушить мир на нашей земле мы больше не позволим никому. Надеюсь, что те, кто придет после нас, всё это завоеванное кровью сохранят, защитят и удержат в своих руках. Я хожу в церковь и молюсь Богу о том, чтобы не только в нашей стране, но и на всей планете чьим-то детям, внукам и правнукам не довелось пережить того, что пришлось мне.
Журналистский исследовательский интерес к Озаричам не случаен, ведь это, пожалуй, один из «лагерей смерти», подтверждающий самим своим существованием не только косвенную, но и прямую взаимосвязь между вермахтом и преступлениями нацистов: как впоследствии было установлено, в операциях, связанных с этим местом жестокого истребления мирного населения, спецподразделения СС и зондеркоманды участия не принимали. Концлагерь, о котором идет речь, создавался специально ради того, чтобы человеческим «щитом» из заживо умирающих узников прикрывать на определенном этапе боевых действий наиболее уязвимый для гитлеровцев участок фронта протяженностью 15 километров между Паричами и Озаричами – и это была не единственная возложенная на него кошмарная миссия.
Документальными «ниточками», потянув за которые становятся понятными предпосылки возникновения лагеря, являются сохранившиеся записи военного дневника 9-й немецкой армии. Первая с откровенной прагматичной циничностью третьего рейха фиксирует: «Запланировано перебросить всех нетрудоспособных людей из прифронтовой зоны на оставляемую территорию. Решение освободиться таким образом от бремени, требующего питания, было принято верховным командованием армии после расчетов и анализа последствий». Вторая констатирует успех изощренного злодейского замысла: «Операция принесла существенное облегчение на всем поле боя. Жилые территории были разгружены и освобождены для размещения войск. На бесполезных едоков больше не будет тратиться продовольствие. За счет изолирования больных были значительно сокращены очаги инфекций».
В конце февраля 1944 года по указанию Гитлера и командующего группой армий «Центр» генерала-фельдмаршала Эрнста Буша командующий 9-й армией вермахта Гарпе отдал приказ о депортации мирных граждан, проживавших в тылу 9-й армии, в концлагерь Озаричи. В течение четырех-пяти дней в лагерь были этапированы жители из Жлобинского, Бобруйского и Кировского районов. Из пунктов сбора их отправляли на автомашинах или гнали пешком до Жлобина, Телуши, Красного Берега, затем грузили в вагоны-телятники по 60-65 человек в каждый и везли в течение одних-двух суток до станций Рудобелка и Старушки.
Семья девочки Софьи на тот момент жила на Могилевщине – в деревне Левковичи последнего из вышеперечисленного районов – Кировском. О том, как проходила принудительная депортация, Софья Сергеевна рассказывала не раз, и это вновь вспоминаемое уже никак и ничем не изгладится из памяти – до конца судьбой отмеренных дней:
«Однажды мама понесла отцу передачу, потому что немцы не кормили работающих на рытье окопов мужчин. В это время во двор подъехала большая немецкая машина, начали выносить из нашего дома лучшие вещи и кричать нам «вэк-вэк». Я очень быстро успела надеть на своих братьев всё, что смогла найти, и нас загнали в машину. Мама разыскала нас уже по дороге, и только благодаря ей нам удалось выжить в этом аду.
Привезли нас в Бобруйск на железнодорожную станцию, загнали в вагоны-телятники без окон и туалета. В вагоне находилось так много людей, что с трудом можно было повернуться. Вагоны заколотили. Слышался стон, плач, крик стариков, женщин и детей! Никто не знал, куда нас везут и зачем. Когда довезли до места и открыли вагон, мы увидели большие груды, припорошенные снегом. Подойдя поближе, поняли, что это сваленные трупы людей. Нас построили в колонны и под надзором автоматчиков и овчарок погнали по разбитой дороге к лагерю. Ноги увязали по колено в грязи. Мама несла двоих младших братьев Виктора и Семена на себе: одного – спереди, а другого – сзади, связав платком, а нас с Валиком вела, держала за руки.
По дороге мы с Валиком в грязи потеряли обувь. Мама сняла с себя юбку, разорвала и обвязала нам ноги. Останавливаться было нельзя, иначе – расстрел».
Живые и мертвые
В обвинительном заключении Международного военного трибунала № 1 в соответствии с Лондонским соглашением от 8 августа 1945 года и уставом данного трибунала преступления в концлагере Озаричи были отнесены к военным преступлениям, а именно: «нарушение законов и обычаев войн», а его подразделения признаны судом «концентрационными лагерями на открытом воздухе».
В 1946 году Международный трибунал, состоявшийся в городе Нюрнберге, квалифицировал Озаричи как входящий в перечень концлагерей, обустроенных в самой Германии и на сопредельных с ней территориях, относящийся по своей жестокости к категории «А», а также признал его специальным концентрационным лагерем на переднем крае обороны. Помощник Главного обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе Л.Н. Смирнов по данному поводу отметил: «В этих лагерях (Озаричи представляли собой структурированную систему объектов. – Прим. Е.Л.) не было крематориев и газовых камер. Но по справедливости они должны быть отнесены к числу самых жестоких концентрационных лагерей, созданных фашизмом в осуществлении плана истребления народов».
Ужасающая лагерная статистика оказалась сродни Освенциму, если соизмерять количество жертв по дням: всего за несколько недель существования в ликвидированном 19 марта 1944 года концлагере Озаричи было замучено и умерщвлено не менее 20 000 советских граждан – жителей Гомельской, Могилевской, Полесской областей Белоруссии, а также Смоленской и Орловской областей России – стариков, женщин и детей. Величина шокирующих цифр объяснялась одной простой причиной: смерть бдительным конвоиром сопровождала узников все время – от начала пути мытарств до финальной черты – лагерный будней. Всего, по данным немецких архивов, в Озаричи было отправлено 9 эшелонов по 60 вагонов в каждом. Узников промежуточных лагерей в этот же период этапировали пешком или на автомашинах, по дороге гитлеровцы издевались над людьми, избивали их, а тех, кто отставал, – расстреливали.
По воспоминаниям Софьи Сергеевны, лагерь представлял собой участок заболоченного мелколесья, огороженный по периметру рядами колючей проволоки и сторожевыми вышками с часовыми, открывающими пулеметную стрельбу без предупреждения. Выживать приходилось в прямом смысле под открытым небом: без бараков и нар, медицинской помощи, права на разведение костров и горячую похлебку, со скудным «рационом» из заедаемых снегом сосновых иголок и выдавливаемой из мха жидкости, плохо напоминающей воду. Без каких-либо условий гигиены: в отсутствии отхожих мест снежный покров превращался в сплошное месиво, и все нечистоты при оттепели стекали в болотную жижу. Но даже в таких нечеловеческих условиях узники старшего возраста продолжали оставаться людьми: когда однажды к лагерю подъехала машина с мерзлой картошкой и ее начали бросать через проволоку, каждую пойманную бульбину обессилевшие взрослые отдавали детям…
– Мы стояли по колено в болоте, и каждый день и ночь уносили сотни жизней. Нас мама ставила на трупы, раздевала их и укрывала нас, чем только могла. Немцы заставляли трупы складывать в штабеля, но и у живых всё меньше оставалось сил, поэтому много умерших так и оставалась лежать среди оставшихся в живых. Каждый день подвозили к нам людей, зараженных тифом, из других лагерей. Я помню, как немец расстрелял троих детей на глазах у матери, которая хотела подальше увести их от вновь завезенных больных людей, – рассказывая, по-новому переживает трагедию Софья Карпей.
Особенно нестерпимо мучительно стало после того, как в лагерь ночью пробрались советские разведчики в плащ-палатках: они убеждали держаться насколько можно, из последних сил, потому что помощь уже близка. И когда через несколько дней пришло освобождение, первым делом узников просили не разбегаться, потому что территорию вокруг лагеря, все подходы к нему оккупанты заминировали. Для Софьи, как и многих других освобожденных, прозвучавшее предостережение оказалось излишним – эти узники-тени людей к тому моменту не могли не то что бежать или идти навстречу – даже ползти. Кого-то красноармейцам-освободителям пришлось укладывать на носилки, других, в том числе Софью, – молодые солдатики, бережно обхватив, выносили на руках.
Тифу и смерти вопреки
Самое удивительное и невероятное в истории Софьи Карпей то, что она, находясь в самом эпицентре очага активного распространения инфекционных болезней, вопреки всему – выжила.
Примерное количество узников концлагеря Озаричи колеблется в широком диапазоне от тридцати до пятидесяти пяти тысяч. Доподлинно установлено, что среди них было около семи тысяч больных тифом – причем выбранная тактика концентрации больных в одном месте изначально являлась направленной на уничтожение как можно большего количества людей.
Гитлеровцы распространяли тиф с поистине арийской методичностью, последовательно-поэтапно: сначала по пути следования здоровых людей смешивали с тифозными больными, затем по месту прибытия ситуация намеренно усугублялась уплотнением каждого огороженного лагерного квадратного метра зараженными людьми.
В течение двух дней – 18-19 марта 1944 года – войска 18-го корпуса Самарской 65-й армии 1-го Белорусского фронта освободили томившихся в концлагере Озаричи 34 110 человек, из них – 4 448 стариков, 13 072 женщины, 15 960 детей в возрасте до 13 лет, среди которых были и грудные дети. Отступающие гитлеровские войска оставили их в живых, что называется, с дальним прицелом – как конкретную заложенную «мину» замедленного действия.
Впоследствии командующий 65-й армией генерал П.И. Батов в своей книге «В походах и боях» не без оснований утверждал: «Немецко-фашистское командование не дало приказ уничтожить заключенных. Оно ждало другого. Русские солдаты бросятся к замерзающим женщинам, обнимут детишек, и тогда поползет в ряды наступающих советских войск тифозная вошь… Загнанные в лагеря близ переднего края люди были заражены сыпным тифом. Злодеяния фашистов концлагеря Озаричи не имели аналогов в ряду преступлений против мирного советского населения, человечества в целом: здесь оккупанты применили биологическое оружие – эпидемию сыпного тифа». Этот же вердикт в несколько иной – расширенной – интерпретации подтвердила и Софья Сергеевна: «Мы должны были стать живой зараженной сыпным тифом изгородью между линией фронта, чтобы заразить бойцов Красной Армии этой и другими страшными болезнями».
К сожалению, замысел нацистов частично удался. Хотя решением Военного совета 65‑й армии от 19 марта 1944 года на этой территории было объявлено чрезвычайное положение «в целях создания условий, исключающих всякую возможность просачивания оставленных немцами больных сыпным тифом гражданских лиц в глубину армейской полосы», все же было зарегистрировано около 700 случаев сыпного тифа в результате контакта освобожденных с местным населением. Более 50 воинов 65-й армии, принимавших участие в освобождении тифозных больных, заразились и умерли. Кроме того, после освобождения заключенных болезнь распространилась и на солдат 19-го стрелкового корпуса, которые принимали активное участие в спасении узников. Тиф стал поражать и жителей населенных пунктов, в которых дислоцировались госпитали. Так, в деревне Старые Новоселки есть братская могила, в которой захоронено 230 советских воинов: как утверждают старожилы, большая часть солдат умерла от тифа.
У маленькой Софьи, на тот момент десятилетней, всё сложилось иначе. Вместе с другими освобожденными она оказалась в ближайшей деревне в одной из карантинных зон, выживать помогали солдатские пайки. Назад домой, в деревню Левковичи, ехали на открытых железнодорожных платформах. И вновь поначалу по возвращении – невзгоды и жизненные испытания. «Когда вернулись, пришлось тяжело работать, тягали на себе плуг, борону, ходили искать сучья за три километра, чтобы мама сварила похлебку из гнилой картошки, собранной весной в поле. Но это было уже счастье по сравнению со временем, проведенным в лагере», – сравнивает Софья Сергеевна.
А далее жизнь потихоньку начала возвращаться в привычное довоенное русло: правда, доучиваться пришлось при керосиновой лампе, одном учебнике на полтора десятка учеников, записях на обрывках обоев и газет. По-настоящему судьбоносным выдался 1954 год, когда Софья молодой девушкой – выпускницей техникума поселка Жиличи Кировского района – по заявке отправилась в Брестскую область на восстановление сельского хозяйства. Начинала трудовую биографию агрономом в деревне Великое Село Пружанского района. С Брестчиной оказались связаны и все последующие главные события – замужество, рождение детей, награждение Почетной грамотой Верховного Совета Республики Беларусь.
Евгений ЛИТВИНОВИЧ
Фото из открытых источников